Валентин Огудин

У Валентина и его жены Натальи красивый сад: с уютными дорожками, скамейками, печью. Мы расположились за небольшим столом в тени деревьев...

Валентин. Ну, какие будут вопросы?

Корр. Мой отец, журналист, когда-то сказал мне, что хорошее интервью может получиться, если в самом начале задать всего один вопрос: "как вы к этому пришли?"

Валентин. Некоторые люди живут всего одну жизнь: родился, учился, женился, работал и помер. А я за свои семьдесят лет прожил уже не одну жизнь, а три или даже четыре.

Я жил в Средней Азии. Прожил я там сорок лет. А привезли меня туда в пятилетнем возрасте в 56-м году. Вокруг города Ферганы, где я жил, были горы. Очень большие горы, снежные, с огромными ледниками и с гигантскими реками, которые стекают в долины. Когда я учился в школе, я попал в секцию спелеологов.

Корр. А спелеологи разве ходят по горам? Они же вроде бы в пещеры спускаются...

Валентин. В пещеры-то в пещеры, но пещеры-то в горах. Вообще у горняков был один коллектив: спелеологи, альпинисты, горные туристы, кого там только не было. Постоянно люди приезжали, уезжали, было весело, интересно. Я много лет занимался спелеологией, но поступил на службу в институт гидрометеорологии в Ташкенте.

Гидрология – это обслуживание станций, гидропостов, а также ледниковая и снегомерная служба. Нужно было, например, учитывать запасы снега, чтобы знать, сколько воды поступит в реки после таяния для полива хлопковых полей. Это была большая госпрограмма, настолько большая, что мы даже не знали, какое количество людей над ней работает. Больше тысячи – однозначно. Короче говоря, стал я гляциологом.

Корр. А что это такое?

Валентин. Гляциолог – это специалист, который изучает ледники. Гляцио – это лед, логос – наука. Десять лет я занимался исследованием ледников. И пять из них я зимовал на крайнем высокогорье на леднике Абрамова. А летом мы ездили в экспедиции на Памир. Работы велись на гигантских высотах, до пяти-шести тысяч метров, на склонах Пика Коммунизма. Там мы помогали медикобиологам, которые проводили исследования по адаптации организма к высоте. На крысах. Изучали, какие изменения происходят в их организмах.

Корр. А заодно и на самих себе, по всей видимости?

Валентин. А заодно и на себе тоже. Нас не препарировали, конечно, но гоняли здорово – давали большие нагрузки. Бегали обвешанные датчиками и прочее.

Это была первая моя жизнь. Она длилась долго и была очень емкая, сложная, насыщенная и опасная. Выход на такие высоты, это как воевать на передовой линии – процент выживаемости 50 на 50. Высокогорье это очень опасная зона.

Корр. А почему так опасно? Мало кислорода?

Валентин. Нет, опасны лавины, камни, и просто организм не выдерживает.

Корр. Горы забрали у вас кого-то из близких друзей или обошлось?

Валентин. Огромное количество. Даже мой родной брат там остался. Но об этом, пожалуй, не будем. Мы занимались наукой, и тогда для нас это было важнее всего.

Корр. У вас там, наверное, были только мужчины?

Валентин. Женщины были, но... не совсем это женское дело на таких высотах работать. Мы зимовали на высокогорной базе, куда просто так попасть было нельзя. Либо через перевалы пешком, либо на вертолете. Зимовка – это 7-8 месяцев. В это время мы были отрезаны от мира. Тогда ведь не было гаджетов...

Корр. А вертолет как часто прилетал?

Валентин. Примерно раз в три месяца. Но скучать было некогда. Одни только маршруты чего стоят! Пропахать на лыжах все верховье ледника семь километров вверх от базы и обратно – тут не заскучаешь.

Корр. А сложности во взаимоотношениях были?

Валентин. Если зимовка набиралась из старых, тех, кто уже зимовал, то трений не было. А молодые, ну... как-то притирались. Там очень хорошо вырабатывается коммуникабельность. Все учатся взаимодействовать друг с другом и договариваться. Тем более что в маршруты ходили двойками и было очень важно, насколько эти двойки сработаны.

Жизнь на леднике очень размеренная: пентада, декада... Пентада это работы, которые выполняются каждые пять дней. Каждые десять дней выполняются другие работы. Через тридцать дней – третьи. Глобальные по всему леднику. В любую погоду, вне зависимости от того, метет или не метет копали шурфы. Сколько наметет, столько и копаешь. До семи с половиной метров доходило. Выходишь из шурфа весь в сосульках и идешь домой бодро на лыжах... Так что это суровая была жизнь.

Корр. А приключения были?

Валентин. А что такое приключения? Если дать точное определение, то приключения – это нарушения техники безопасности. Но бывало разное. Например, барсы грабили наши "заброски" на маршруте. Маршрут длинный, километр с лишним по вертикали. Внизу ледник, Фортамбек называется, а над ним гигантская стена стоит, километр с лишним высотой. Сверху плато, а над ним еще на полтора километра возвышается вершина Пика Коммунизма. Это грандиознейшая панорама и нагромождение планов. Для того чтобы подняться на вершину, делаются промежуточные лагеря. А на вершину идут не прогулочным шагом – там местами уклон до 45 градусов, и даже круче. Приходится, используя веревки, подниматься наверх по льду, по скалам, на ногах специальная обувь, кошки. В общем, весь идешь в железе, аж гремишь.

В эти промежуточные лагеря забрасывали продукты. Что-то в банках, а что-то так, колбасу, например. И барсы повадились ходить по этим маршрутам и грабить заброски, выбирать из них то, что им понравилось, предпочитая упомянутую колбасу.

Корр. А чем барсы питаются там, в горах, когда нет колбасы?

Валентин. Горными козлами и уларами – горными курицами. Их так и называют: козлиными пастухами, потому что они за стадами мигрируют вверх-вниз.

И вот как-то ночью мой приятель и его товарищ спали в палатке в трех метрах от заброски. Мой приятель опытный альпинист, спит как сурок, ему на все наплевать. А сосед – нервно возбудимый, первый раз в горах. Приехал какой-то прибор испытывать. Толкает он моего приятеля посреди ночи, говорит: «Костя, там кто-то есть, посмотри, пожалуйста». Костя открывает палатку, высовывается и говорит: "Кыш"! И тут из тени выскакивает громадная кошка, проносится прямо мимо него, шлеп на склон и дёру...

Корр. А Высоцкий не проползал мимо вас?

Валентин. Какой там Высоцкий! Разве что международные альпинисты были, да ученые... До таких высот мало кто по своей воле добирался.

Но самое любопытное, что мы очень много пели. Вообще, в то время все пели бардовские песни. И очень любили, конечно, песни про горы. Я, например, знал порядка трехсот текстов, некоторые сейчас даже и не услышишь. Песни как-то воодушевляли, что ли... Потому-то, наверно и были нужны. Очень нужны.

Горы были своеобразной свободной зоной. Там никогда не обсуждалась никакая политика. Это была свобода.

Корр. А Ваша следующая жизнь?

Валентин. Она зарождалась в то же самое время. В самую первую мою поездку в горы. Мы ехали на машине зимой в Анвар-Сай. Остановились возле маленького домика прямо на въезде в ущелье. Он был очень странный. Домик окружала глинобитная стена, на которой были выложены камни совершенно необычной формы. На крыше лежало неимоверное количество рогов горных козлов. Я спросил у своих старших спутников, что это такое? Они говорят: «А мы не знаем».

А это было мусульманское святое место. В Средней Азии святые места называются мазары – могилы святых. Самого святого там может и не быть, тем не менее, место может использоваться для поклонения.

И впоследствии в те периоды, когда не было зимовок, , я с товарищами все летнее время проводил в небольших экспедициях. И все чаще они были направлены к мусульманским святым местам.

За годы этих поездок накопилось огромное количество информации. В большей степени меня интересовали не могилы, а природные святыни. В науке это называется "ландшафтные культовые объекты". Я их посещал и в Таджикистане, и в Узбекистане, и в Киргизии, и в Бурятии, Хакасии, Монголии и в России. Позже, на основе собранной информации защитил докторскую диссертацию.

Сами по себе святые места – это совершенно удивительные объекты. Святые места обладают свойством объединять вокруг себя людей. Святыня является ядром, зародышем, вокруг которого начинает развиваться поселение.

Корр. А не наоборот?

Валентин. Нет, вот в том-то и дело. Ядром может быть дерево, родник, скала необычной формы или озеро... Все святые места обладают одним важным свойством – зрелищностью. Дело в том, что у людей есть такая особенность, называется парейдолия. Правда, она иногда считается психическим отклонением. Когда человек смотрит на предмет, он может увидеть не только его реальный образ, но и некий иллюзорный. В облаке видит слона, или, допустим, в изгибах скалы видит женщину и тому подобное. Поэтому вокруг этого возникают предания об окаменевших девах или окаменевших баранах. В этом озере обитают чудесные кони, а та пещера ведет в подземный мир. У тибетцев, например, парейдолия была развита до предела. Они видели духов абсолютно во всем, и никто их не считал ненормальными.

Корр. То есть сами по себе святые места не являются сакральными? Это все только в нашем воображении?

Валентин. Очень сложно ответить на вопрос: что такое сакральное... Если я чувствую какие-то душевные изменения, посетив некое место, то является ли оно сакральным?

Корр. Думаю, что да.

Валентин. Когда я приду смотреть на скалу необычной формы, буду еще проводить ритуал, совершать жертвоприношение, произносить молитвы, то конечно, я оттуда вернусь изменившимся.

В этих местах происходят заметные изменения психики у людей. Вне зависимости от национальности и вероисповедания.

Среди местных жителей существует поверье, что святые места бьют. Имеется в виду, что есть определенные нормы поведения, которые нужно соблюдать. А если ты проявишь какое-то неуважение к святыне или будешь физически или нравственно нечист, то получишь по башке. Святые места меня не били никогда, но был один знакомый, который говорил: «Я хочу заниматься святыми местами, но как только я туда поеду, у меня случается какая-то неприятность. То с женой разведусь, то с работы уволят, то еще что-то такое». Видимо, это связано с психикой. Ведь святое место – очищает, что приводит к изменению поведения. Чтобы работать в святых местах, нужно не иметь второго дна и быть совершенно искренним. Тогда все начинает складываться как надо.

Эти материалы я собирал огромное количество лет. Лет тридцать... прежде чем начал хоть что-то писать.

(Валентин указал рукой на стопку книг, которые все это время стояли на краю лавочки рядом с нами, но я до сих пор не обращал на них никакого внимания).

Корр. Здесь же целая библиотека!

Валентин. Да, у меня написано книг, наверное, двадцать пять на эту тему. Сейчас у меня в издательстве готовится объемная книга «Шаман и знахарь». Все материалы, которые касаются святых мест, уникальны. Их нет больше нигде и ни у кого. Но я с большим удовольствием делюсь ими.

Вот, это была моя вторая жизнь. Но кроме этого была и третья ...

Функции у святых мест очень разные и среди них есть оздоравливающая. Многие святые места посещают бесплодные женщины в надежде получить ребенка и, конечно, больные люди. Они лечатся там и водой, и прикосновением к камням, и вообще всем, что там есть, поскольку считается, что сила святого перешла на эти предметы или объекты.

Меня эта функция особо заинтересовала. Я в то время работал (уже уволившись из Гидрометслужбы) в Ферганском областном краеведческом музее. Заведовал отделом природы и накапливал сведения о святых местах. Помимо основной работы собирал коллекцию лекарственных средств, которые продавали на базарах атторы. Аттор – это торговец специями и пряностями. Но мало кто знает, что атторы являются еще и лекарями. Они торгуют лекарственными средствами народной медицины: растительными, минеральными или животными.

Например, сидит аттор на рынке, к нему приходит больной, говорит, у меня болит что-нибудь. Аттор отвечает: зайди через двадцать минут. Тут же берет ступку, чик-чик-чик, тык-тык-тык... и готово лекарство.

Как раз в то время я подружился с буддистами, ездил в Бурятию в Иволгинский дацан и заодно привозил туда лекарственное сырье из Средней Азии. Однажды я попросил у своего наставника в Бурятии, дедушки Дхарма Доди, разрешения заняться одной духовной практикой. Он сказал мне: "Нет, тебе не нужно это. Вместо этого ты должен взять подношения, хадак, и идти к Монгол Бакши (это был целитель в буддистском монастыре) в ученики".

Я послушался наставника. Монгол Бакши принял меня, взял хадак и говорит: «А мне тебя учить нечему, ты все знаешь». Я говорю: «Я ничего не знаю, я никогда этим не занимался, в жизни ни одного пациента не видел». Монгол Бакши говорит: «Нет, как я тебе сказал, так и будет». Я вернулся в Среднюю Азию и, к своему удивлению, стал лечить. Не знаю, что это было, озарение что ли, но у меня открылось понимание использования лекарственных средств и препаратов.

Корр. А от каких болезней лечили?

Валентин. Совершенно разных. Но так сложились обстоятельства, что пришлось в основном заниматься онкогеникологией в Институте Общей Генетики в Москве. Препараты народной медицины испытывали на мышах, на лягушках.

Корр. Ваши препараты были основаны на натуральных ядах? Я слышал, что возможно лечение онкологии при помощи ядов.

Валентин. Нет, не обязательно. Есть и другие средства. Мы тогда разработали принципы лечения онкологических больных, сочетающие методы классической и народной медицины.

Само ведение пациентов – действие психотерапевтическое. Большинство молодых врачей вести пациентов не умеют, лечат по прописям. Я же считаю, прежде чем назначить и приготовить пациенту персональное лекарство, требуется провести с ним сеанс психотерапии. Объяснить ему как жить со своим заболеванием, какие последствия можно ожидать, как выйти из острого состояния, как вести профилактику. То есть рассказать стратегию и тактику лечения.

Корр. Получается, вы объединяете не два, а три метода: классическую медицину, народную и оказываете психологическую поддержку...

Валентин. Народная медицина неотделима от психотерапии. Можно сказать, что это одно и то же. Лекарственные препараты всего лишь прилагательное к психотерапии в народной медицине. А не наоборот.

Шаманство занимается только психотерапией, знахари – заговорами и лекарствами, но заговоры стоят на первом месте. Так что в процентном соотношении в подлинной народной медицине восемьдесят процентов – это психотерапия, а только двадцать – различные лекарственные средства, физиотерапия и прочее.

Корр. А есть в народной медицине вещи, к которым вы абсолютно скептически относитесь?

Валентин. Да. К современным целителям, типа экстрасенсов, отношусь с большим скепсисом. За их концепциями и методами часто скрыта надуманная чепуха, которую подают как что-то новое, для того чтобы прославится, появившись на экране телевизора или в Интернете.

Я это вижу, потому, что мне приходилось заниматься не только святыми местами, но и людьми, которые с ними связаны. Я хорошо знаком с простыми сельскими шаманами, знахарями, целителями, теми людьми, которые работают традиционно, и вижу разницу между настоящим и поддельным.

Корр. По народной медицине у вас тоже есть книги. По ним можно вылечится от чего-нибудь?

Валентин. Практические сведения есть, например, в книге "Крымский фитолечебник", где описаны местные лекарственные растения.

Корр. А как же психологическая составляющая лечения?

Валентин. О... вот это самое главное! Можно написать какие угодно книги, но психологическая составляющая в них пропадает. Человек может на свой страх и риск начать использовать эти рекомендации, но, возможно, просто оставит это занятие, поскольку ничего не получится. Для правильных действий ему нужен проводник – тот, кто научит, как правильно заниматься самолечением. Как ни странно это звучит. Специалист поможет составить программу лечения или профилактики заболевания, объяснит, как менять курсы приема препаратов.

Настоящей народной медицины сейчас практически нет. Никто не читает заговоров. Этот пласт культуры исчез. В Хакасии было, предположим, тридцать шаманов, а потом пришла советская власть и всех их посадила в тюрьму, а то и расстреляла. Исчез пласт культуры? Да, полностью исчез! Остались только знахари, но и они попрятались. Сейчас, правда, снова немного осмелели, но все еще боятся проводить обряды, делать жертвоприношения, боятся тревожить духов. Ведь духи тогда будут приходить и требовать, чтобы они постоянно эти обряды проводили.

Корр. А духи – это что, реальность? Как они могут прийти и что-то потребовать?

Валентин. Ну, есть определенные критерии реальности. Духи могут приходить во снах... Шаман не просто верит в духов, он психологически встроен в эту систему, для него это абсолютная реальность.

В мусульманских странах была развита мусульманская магия. Но когда туда пришли русские, оказалось, что на них эта магия не действует. Они не были частью этой культуры и просто не понимали, что именно на них должно действовать. Но когда проживали там десять-двадцать лет – магия начинала действовать!

Мое увлечение дошло до того, что я стал заведовать клиникой восстановительной медицины в Москве. Она базировалась в стенах кремлевской больницы. У нас была масса пациентов. Я много лет занимался там психотерапией, объяснял пациентам предстоящий им образ жизни и поведение при их заболеваниях.

У меня есть все нужные сертификаты, по психологии, по применению лекарственных средств и так далее. Я и сейчас зарегистрирован в Минздраве и официально имею право заниматься медицинской практикой.

Такой была моя третья жизнь... Но была и четвертая.

Я занимался вопросами геомантии. Геомантия буквально – это предсказания по земле. Но геомантией называют и взаимоотношения человека с окружающей средой. Например, человек родился в такой-то год, значит, ему, по расчетам, должны быть благоприятны определенные элементы структуры окружающей среды. А его жена родилась на год позже, и ей уже другое благоприятно. Вот и попробуй устроить дом так, чтобы все это учесть.

Проработав несколько лет исследуя дома и давая заключения, я пришел к выводу, что нужно иметь дело с реальным, а не с виртуальным человеком, черты которого ты определяешь только по году рождения. Я создал собственную методику, описал взаимоотношения человека с его жильем. Так и называется "Мы и наш дом". Об этом я написал и издал книгу.

Это чистая психология. Восприятие окружающей среды и как бы поиск своего личного места силы. Где тебе комфортно, где ты чувствуешь прилив сил. Такие места легко находить, этому нетрудно научиться. Но их можно и создавать.

Это если очень кратко... А так, это тоже целая жизнь.

Корр. А это увлечение тоже вытекло из изучения святых мест?

Валентин. Да. Когда я общался с шаманами, я расспрашивал их, как они определяют: какое место хорошее, а какое плохое? От этого все и пошло...

Это довольно сложно. Не потому, что это какая-то высшая математика, нет. Сложно переключить свое восприятие. Научиться смотреть на мир другими глазами. Когда получается, то возникает совершенно другое понимание людей и мест...

Корр. А сейчас у вас, наверное, уже пятая, крымская жизнь?

Валентин. Да, пожалуй, крымская жизнь – совсем другая. Мы с женой здесь уже восемнадцать лет. Вначале было сложно ездить сюда из-за постоянной работы с пациентами. Выбирались на пару недель в году. Но когда я оставил работу, то мы начали жить тут постоянно. Первый год меня внутренне трясло, было желание кому-то срочно помогать, давать советы, заниматься какими-то благотворительными делами. Через год отпустило. Мы сели в машину и объехали все святые места Крыма. Книга об этом еще не написана...