Владимир Бусленко

Мы с дочкой встретили Владимира и его жену Ольгу на выставке художников в "чаше Зибольда" на горе Тепе Оба. Среди картин профессиональных художников затесался небольшой стенд с детскими работами, а прямо под ним, сидя на земле на ковриках, ребятня (а среди них и моя дочка) рисовала фломастерами и тут же развешивала свои рисунки на стенде. Владимир с Ольгой поинтересовались можно ли купить несколько работ. Дети, конечно, были счастливы такой удаче. Владимир внимательно следил, чтобы все купленные им работы были подписаны маленькими авторами. Моя дочь тоже встала в очередь из детей.

Корр. Дядя Володя, здравствуйте! А не найдется ли у вас пятнадцать минут на интервью?

Владимир. Да, конечно. Это моя профессия – интервью давать.

Корр. Только лучше после выставки, а то тут слишком шумно. К вам можно напроситься на чашку чая?

Владимир. Да, а когда вы свободны?

Корр. Прямо сейчас!

Мы договорились встретиться через час на даче у Владимира и Ольги. Чтобы не приходить в гости с пустыми руками, мы с дочкой заехали в кафе и заказали пиццу "с собой".

(Вообще-то Владимира и Ольгу я знаю с детства, поэтому привык называть их дядя Володя и тетя Оля. Познакомились мы здесь, на дачах, лет двадцать назад).

Налили чай. Я включил диктофон.

Корр. Ну, все. Можете рассказывать, интервью началось!

Владимир. Можно стихотворение прочесть? Мое, собственное.

Корр. Да.

Владимир. Вот, недавно был день святого Франциска, это было 4-го октября. Это один из великих людей, великих святых. Его считают чуть ли не покровителем экологии: он проповедовал птицам, например, и рыбам в реке и вообще...

Корр. Да, я видел иконы на которых Франциск Ассизский проповедует зверям и птицам.

Владимир. Вот там у меня над камином его изображение висит. Он был замечательный веселый человек. Жил он в городе Ассизи, поэтому и называется Франциск Ассизский. Ну и вот, я написал такое стихотворение. Называется оно "Четвертое октября" потому, что это день святого Франциска.

А за твоим окном ненастная погода
И капель стук в стекло, как будто сердца стук
Последний золотой растратила природа
А нищей ты себя почувствовала вдруг

Тогда ты вспомни как в небесно-синей выси
Сияет щедро солнца желтый диск
Над площадями старого Ассизи
Где жил и где живет отец Франциск

А за твоим окном уж снегу нету места
Снежинок кутерьма, не разглядишь одной
Ты чувствуешь себя без жениха невестой
И дочкой без отца, без милого женой

Тогда ты вспомни как на улицах Ассизи
Где так и не бывали мы с тобой
Как солнца непогашенные брызги
Лежат цветы ковром на мостовой

А за твоим окном весна течет и плачет
Так хочется любви, пусть все равно какой
Нет, не пора грустить, родная, это значит
Что мы всего лишь год не виделись с тобой

Тогда ты твердо верь, что мы и в этой жизни
Еще увидим Умбрии сады
Еще пройдем по улицам Ассизи
Держась за руки, вместе, я и ты

Вот, такой стишок.

Корр. Дядя Володя, а я помню, вы как-то говорили, что не любите путешествовать...

Владимир. Не люблю. Но это же стихотворение, это же, так сказать, образ некий. Я домосед. Но в Ассизи меня Оля свозила. Причем там у меня какие-то удивительные чудеса происходили, но про них как-нибудь потом расскажу.

Корр. Расскажите кратко свою биографию, начиная с детства.

Владимир. Родился я в Москве. На улице 3-я Мещанская, это были задворки трех вокзалов. Мы жили в доме прямо над метро Проспект Мира. Там были такие огромные балконы, по которым можно было на велике кататься. Я однажды катался-катался и опрокинул бидон с молоком. И молоко потекло прямо на улицу. А был Первомай какой-то, или 9 мая, и по улице ходили всякие военные в парадной форме. И вдруг сверху на них полилось молоко. И пришел милиционер. Говорит: что это тут у вас, какая-то диверсия? Вы что против советской власти? А был это 50-й год или 53-й... 52-й, наверное, еще Сталин был жив. Ну... Отец говорит: это он похулиганил, я его уже выпорол. А я потом спрашиваю его: пап, зачем ты обманул милиционера, сказал, что меня выпорол, а ты меня не выпорол? Он говорит: так было нужно сказать, иначе было бы нам всем плохо. Так я впервые понял, что есть ложь во спасение.

Там же я пошел в школу... Потом мы переехали, я перешел в знаменитую 2-ю школу...

Корр. В школе хорошо учились?

Владимир. Учился я плохо. У меня по русскому языку была "твердая двойка". Потому уже в старших классах, чтобы меня спасти, учитель литературы, Исаак Семенович Збарский, разрешал мне писать сочинения в стихах.

Корр. В стихах у вас получалось лучше из-за математических способностей?

Владимир. Нет, короче просто. Мало слов и авторские запятые. Он меня просто спас. И я помню даже одно стихотворение:

И Лука лукавый старец задает загадку мне
Почему средь нас остались некоторые из "На дне"?

Корр. Но вы все-таки больше увлекались математикой, чем литературой?

Владимир. Школа была математическая, там давали все на высшем уровне и это все осталось, но сказать, что я любил математику – нельзя. В этой школе был замечательный директор. Он позвал самого лучшего в Москве литератора и сказал ему: всеми силами отвлекайте их от математики, кого вы не сможете отвлечь, те станут хорошими учеными. Но меня он отвлек от математики.

Корр. Но вы же стали ученым, доктором наук, в НИИ работали...

Владимир. Да, я защитил кандидатскую диссертацию, докторскую диссертацию. После этого год просидел в кресле на даче под соснами, пытаясь очухаться от всей этой науки. А потом...

Ольга, жена Владимира, подсказывает:

Ольга: А потом у нас в стране случился коллапс. Распад Советского Союза. Володин институт как бы вообще исчез с лица земли.

Владимир. Да, это был такой придворный институт при министерстве вычислительной техники. Я был директором Московского Городского Центра Информатики.

Корр. Вы там, наверное, разрабатывали искусственный интеллект или что-нибудь такое супер интересное?


Владимир. Нет, тогда ничего этого не было. Ты понимаешь, это все настолько было от меня далеко и мне чуждо. Я увлекался религией, бардовскими песнями. Математика – это была работа, а жизнь была после работы. Я очень сильно погрузился в религию. Писал религиозные песни, переводил Евангелие стихами.

Ольга. А прочитай какой-нибудь фрагмент из Евангелия.

Владимир.

Я посылаю вас, как агнцев средь волков
В пучину мира, в бездну суеты
Так будьте средь друзей и средь врагов
Мудры, как змеи, словно голуби – просты.

Предаст же брата брат на смерть
И сын предаст отца.
К черте войны сойдутся поколения,
И только претерпевший до конца
Спасется и вовек не вкусит тленья.

Я посылаю вас как агнцев средь волков
В пучину мира, в бездну суеты.
Так будьте средь друзей и средь врагов
Мудры как змеи, словно голуби просты.

Ну, и так далее... Если ты Евангелие посмотришь, это буквально – переложение по тексту.

Ольга: А я бы хотела, чтобы ты "Захарию и Елизавету" прочел.

Владимир: Ну, это слишком. Это большая, длинная поэма.

Ольга: Ну, ты хотя бы начало прочитай.

Владимир: В евангелии от Луки есть такой эпизод, в котором описывается рождество Иоанна Крестителя. Там был такой Захария, его жена Елизавета, у них не было детей, и вот, случилось такое чудо.

Захария с Елизаветой
Прожили много лет вдвоем
И исполняли Все заветы
И все уставы день за днем.

И лишь одно смущало душу
Что было на устах у всех
Покой их жизни не нарушил,
Ни детский плачь, ни детский смех.

И тут случилось это чудо.
Начну подробнее отсюда.
Пришла Захарии чреда
В один из дней служить пред Богом.

Все было так же как всегда
Народу собиралось много.

Вот, по обычаю, как встарь,
Для воскуренья фимиама
Пошел Захария во храм,
А весь народ стоял вне храма.

От фимиама дым клубился
И семисвечник полыхал,
А старец яростно молился,
И Бог молитву услыхал.

Внезапно шум и шелест крыл
И трепет, и мороз по коже
Глаза Захария открыл.
Пред ним явился Ангел Божий.

Старик, лишившись чувств, упал,
А Ангел так ему сказал:

"Не бойся верный страж Завета,
Господь тебя услышал ныне,
Родит тебе Елизавета,
Ведь ты молил Его о сыне.

Он наречется Иоанном,
Не будет пить вина хмельного
И возвестит от века званным
Приход отныне жизни новой.

Он будет в духе, будет в силе
Пророка древнего Ильи
И скажет людям о Мессии,
Как о спасителе Земли.

Смягчит сердца, направит души,
И к Богу обратит людей.
Исправит образ непослушных,
На мудрость верных сыновей".

"Иметь детей в мои года?
Ты не пойми меня превратно,
Но это маловероятно, –
Сказал Захария тогда.

– Тебе мои известны лета?
Да и стара Елизавета".

Но Ангел перебил сурово
В сомненье сказанное слово:
"Я – Гавриил, – сказал он строго, –
Лицом к лицу я вижу Бога.

И с благовестием своим
Я послан Им.

Вот знак тебе его завета:
Пока не сбудется все это,
Что б верил впредь без лишних слов
Ты онемеешь. Будь здоров!"

Ну, и так далее... Это прямо, вот, прямой перевод.

Встреча с отцом Александром Менем, в принципе, определила всю мою жизнь. Я был его духовным сыном, мы с ним замечательно дружили. Я начал писать песни, начал играть на гитаре по квартирам. Ну, такие, квартирники, как бы... И, говорят, что эти песни помогали многим людям обратиться к Богу. Это был, наверное, самый счастливый период в моей жизни. У нас была молитвенная община, мы собирались раз в неделю, устраивали как бы такую Тайную Вечерю. Молились вместе, читали Евангелие, размышляли. Одни люди спрашивали, другие отвечали. Ну, чай какой-то, печенье, в общем, это была такая первозданная церковь, первохристианская община. Вот это действительно меня занимало. При этом я был математиком, ходил на работу и делал там какие-то проекты. Моей специальностью было моделирование сложных систем. Но в общем, это было не интересно. А интересно было в общине.

Тем временем, мы закончили пить чай и сам собой образовался небольшой перерыв в нашем интервью. Я полез в карман, чтобы достать носовой платок и из кармана выпал чек на пиццу.

Корр. Дядя Володя, а где у вас мусорное ведро?

Владимир. Вон там. Подожди, а что ты туда кинул?

Корр. Просто чек от пиццы.


Владимир. Ты что! Ну-ка, доставай обратно. Это же бесценный материал для Быт-арта.

Корр. Быт-арта? А что это такое?

Владимир. Смотри, это как дневник. Только вместо того, чтобы писать "приходил Никита, приносил пиццу, мы разговаривали о том о сём" – я просто наклеиваю этот чек, и все сразу понятно. А кроме этого чека на страничке появляются другие символы, картинки, обертки, все это становится предметом искусства.

Корр. Ух ты! Расскажите подробнее.

Владимир. Ты знаешь, у меня в большой моей украинской семье много художников. И, в общем-то, заниматься искусством, рисовать, это было свойственно моей семье. И я еще в школе начал потихонечку рисовать. Я помню, мы поехали в Таллин и я там рисовал все их серые стены, развалины, там была Толстая Маргарита башня, Вируские ворота были – две башенки... Там, потрясенный этой красотой я начал рисовать с натуры. Рисовал-рисовал...

А потом в Москву приехал художник Роберт Раушенберг. Это было уже в семидесятых годах. Первые глотки свежего воздуха. И вот этот художник занимался как раз Быт-артом. Какие-то банки, склянки, ботинки, велосипедные цепи, колеса, все это на меня произвело огромное впечатление. Эти вот ржавые банки – это, оказывается, искусство, которое выставляется в Третьяковской галерее! И я понял принцип этого вида искусства.

Корр. А какой принцип?


Владимир. Красота композиции.

Корр. А использовать можно только те предметы, которые попались в течение дня?

Владимир. Нет, любые бытовые предметы. Из любых предметов можно сделать красивые композиции.

Корр. То есть, это не аналог дневника?

Владимир. Да, это аналог дневника. Можно сказать Быт-арт пошел от дневника. Вот мой дневничок. Это один из многих томов. Просто однажды, когда я писал дневник, я понял, что вместо того, чтобы написать, что я пил чай с черным хлебом, достаточно приклеить хлеб и чай на листочек. В принципе Быт-арт имеет и самостоятельное значение, не только дневниковое.

Владимир. Всякие бумажки, всякие этикетки, всякие наклейки... Видишь, вот у меня "хлеб улучшенный" – это же просто чудо! Текстовка такая: хлеб улучшенный. Все эти феномены и различные объявления, этикетки, афиши, я собираю. А это – таблица Ойкумены. Это мое гениальное изобретение.

Корр. Что это такое?

Владимир. По этой линии располагаются таланты: литература, драматургия, музыка, живопись, наука, философия, религия. А горизонтально – годы. Годы жизни. Это такая таблица Менделеева для культуры. Она уходит в наше время. Вот Стивен Хокинг, мать Тереза, Иоанн Павел II, Далай Лама. Вся культура от древнейших времен до наших дней представлена своими гениями. Вот, Чехов – драматургия 19 века. Он ядро этого элемента. А вокруг него вращаются все остальные драматурги 19 века, которые помельче. Время и таланты. А еще в этот квадратик попадают все композиторы и художники, которые жили с ним вместе. Такая таблица. Она позволяет увидеть: ага, Джек Лондон, а кто с ним был? Стриндберг, Модильяни, Мечников, Розанов. Мы можем увидеть его современников. Ведь мы изучаем музыку, историю, живопись отдельно, я даже никогда не представлял, кто был современником Модильяни, а оказывается, например, философ Розанов, и Джек Лондон... Они все влияли друг на друга. Мы изучаем историю разорванными пластами, а эта таблица собирает всю историю вместе.

Этот набор великих "ойкуменов" я оформляю в виде календаря. Такие святцы культуры. Каждый день посвящен определенному "ойкумену".

Это все называется геном культуры. Представь себе, что мы улетаем от Земли на огромном ковчеге и уносим с собой земную культуру. Если люди улетят без этого генома культуры, то страшно представить, как они будут эволюционировать, что с ними случится. И поскольку космических ковчегов будет очень много, они будут разлетаться как споры. Через много сотен лет какие-нибудь два ковчега встретятся, они могут не узнать друг друга. Вот для этого и нужен геном культуры. Это большая цивилизационная задача.

Корр. Это у вас такая медитация?


Владимир. Медитация, точно. Я ее так не называю, потому, что это рисунок. Но, вообще-то, в последнее время я их стал называть изо-молитвы. Это приношение Богу, благодарность за этот день.

Иногда получается некрасиво и я очень... ну как сказать... мучаюсь. Рисую, рисую, чтобы достичь какой-то красоты и гармонии. Если у меня получилась картина, значит у меня адекватное психологическое состояние и можно жить дальше. Если не получилась – нужно рисовать еще.

Владимир. Я не профессиональный поэт или художник. Мне не нужно писать стихи каждый день и относить их в редакцию. Так же и картинами я не хочу зарабатывать. Когда мне предлагают сделать выставку, я говорю, что я столько удовольствия получаю от самого процесса рисования, что мне уже никакая выставка, никакая слава не нужна.

Я запечатлеваю наше время. Наш какой-то быт. А здесь вот, на этом рисунке – молитва. Тут написано: Господь, благослови Олечку любимую. Эта молитва посвящена Олечке. Это, главное, наверное. Всю жизнь я достигал научных вершин, а интересует меня вот это. Гармония.