Владимир Бусленко

Мы с дочкой встретили Владимира и его жену Ольгу на выставке художников в "чаше Зибольда" на горе Тепе Оба. Среди картин профессиональных художников затесался небольшой стенд с детскими работами, а прямо под ним, сидя на земле на ковриках, ребятня (а среди них и моя дочка) рисовала фломастерами и тут же развешивала свои рисунки на стенде. Владимир с Ольгой подошли к детскому стенду и поинтересовались можно ли купить несколько работ. Дети, конечно, были счастливы такой удаче. Владимир внимательно следил, чтобы все купленные им работы были подписаны маленькими авторами. Моя дочь тоже встала в очередь из детей.

Корр. Дядя Володя, здравствуйте! А не найдется ли у вас пятнадцать минут на интервью?

Владимир. Да, конечно. Это моя профессия – интервью давать.

Корр. Только лучше после выставки, а то тут слишком шумно. К вам можно напроситься на чашку чая?

Владимир. Да, а когда вы свободны?

Корр. Прямо сейчас!

Мы договорились встретиться через час на даче у Владимира и Ольги. Чтобы не приходить в гости с пустыми руками, мы с дочкой заехали в кафе и заказали пиццу "с собой".

Вообще-то Владимира и Ольгу я знаю с детства, поэтому привык называть их Дядя Володя и тетя Оля. Познакомились мы здесь, на дачах, лет двадцать назад.

Налили чай. Я включил диктофон.

Корр. Ну, все. Можете рассказывать, интервью началось!

Владимир. Можно стихотворение прочесть? Мое, собственное.

Корр. Да.

Владимир. Вот, недавно был день святого Франциска, это было 4-го октября. Это один из великих людей, великих святых. Его считают чуть ли не покровителем экологии, он проповедовал птицам, например, и рыбам в реке и вообще...

Корр. Да, я видел иконы на которых Франциск Ассизский проповедует зверям и птицам.

Владимир. Да. Вот там у меня над камином его изображение висит. Он был замечательный веселый человек. Жил он в городе Ассизи, поэтому и называется Франциск Ассизский. Ну и вот, я написал такое стихотворение. Называется оно "Четвертое октября" потому, что это день святого Франциска.

А за твоим окном ненастная погода
И капель стук в стекло, как будто сердца стук
Последний золотой растратила природа
А нищей ты себя почувствовала вдруг

Тогда ты вспомни как в небесно-синей выси
Сияет щедро солнца желтый диск
Над площадями старого Ассизи
Где жил и где живет отец Франциск

А за твоим окном уж снегу нету места
Снежинок кутерьма, не разглядишь одной
Ты чувствуешь себя без жениха невестой
И дочкой без отца, без милого женой

Тогда ты вспомни как на улицах Ассизи
Где так и не бывали мы с тобой
Как солнца непогашенные брызги
Лежат цветы ковром на мостовой

А за твоим окном весна течет и плачет
Так хочется любви, пусть все равно какой
Нет, не пора грустить, родная, это значит
Что мы всего лишь год не виделись с тобой

Тогда ты твердо верь, что мы и в этой жизни
Еще увидим Умбрии сады
Еще пройдем по улицам Ассизи
Держась за руки, вместе, я и ты

Вот, такой стишок.

Корр. Дядя Володя, а я помню, вы как-то говорили, что не любите путешествовать...

Владимир. Не люблю. Но это же стихотворение, это же, так сказать, образ некий. Я домосед. Но в Ассизи меня Оля свозила. Причем там у меня какие-то удивительные чудеса происходили, но про них как-нибудь потом расскажу.

Корр. Расскажите кратко свою биографию, начиная с детства.

Владимир. Ну, родился я в Москве. На улице 3-я Мещанская, это были задворки трех вокзалов. Мы жили в доме прямо над метро Проспект Мира. Там были такие огромные балконы, по которым можно было на велике кататься. Я однажды катался-катался и опрокинул бидон с молоком. И молоко потекло прямо на улицу. А был Первомай какой-то, или 9 мая, и по улице ходили всякие военные в парадной форме. И вдруг сверху на них полилось молоко. И пришел милиционер. Говорит: что это тут у вас, какая-то диверсия? Вы что против советской власти? А был это 50-й год или 53-й... 52-й, наверное, еще Сталин был жив. Ну... Отец говорит: это он похулиганил, я его уже выпорол. А я потом спрашиваю его: пап, зачем ты обманул милиционера, сказал, что меня выпорол, а ты меня не выпорол? Он говорит: так было нужно сказать, иначе было бы нам всем плохо. Так я впервые понял, что есть ложь во спасение.

Там же я пошел в школу... Потом мы переехали, я перешел в знаменитую 2-ю школу...

Корр. В школе хорошо учились?

Владимир. Учился я плохо. Как я говорю, у меня по русскому языку была твердая двойка. Потому уже в старших классах, чтобы меня спасти, учитель литературы Исаак Семенович Збарский разрешал мне писать сочинения в стихах.

Корр. В стихах у вас получалось лучше из-за математических способностей?

Владимир. Нет, короче просто. Мало слов и авторские запятые. Он меня просто спас. И я помню даже одно стихотворение:

И Лука лукавый старец задает загадку мне
Почему средь нас остались некоторые из "На дне"?

Корр. Но вы все-таки больше увлекались математикой, чем литературой?

Владимир. Школа была математическая, там давали все на высшем уровне и это все осталось, но сказать, что я любил математику – нельзя. В этой школе был замечательный директор. Он позвал самого лучшего в Москве литератора и сказал ему: всеми силами отвлекайте их от математики, кого вы не сможете отвлечь, те станут хорошими учеными. Но меня он отвлек от математики.

Корр. Но вы же стали ученым, доктором наук, в НИИ работали...

Владимир. Да, я защитил кандидатскую диссертацию, докторскую диссертацию. После этого год просидел в кресле на даче под соснами, пытаясь очухаться от всей этой науки. А потом...

Ольга, жена Владимира подсказывает:

Ольга: А потом у нас в стране случился коллапс. Распад Советского Союза. Володин институт как бы вообще исчез с лица земли.

Владимир. Да, это был такой придворный институт при министерстве вычислительной техники. Я был директором Московского Городского Центра Информатики.

Корр. Вы там, наверное, разрабатывали искусственный интеллект или что-нибудь такое супер интересное?

Владимир. Нет, тогда ничего этого не было. Ты понимаешь, это все настолько было от меня далеко и чуждо. Я увлекался религией, я увлекался бардовскими песнями. Математика – это была работа, а жизнь была после работы. Я очень сильно погрузился в религию. Писал религиозные песни, переводил Евангелие стихами.

Ольга. А прочитай какой-нибудь фрагмент из Евангелие.

Владимир.

Я посылаю вас, как агнцев средь волков
В пучину мира, в бездну суеты
Так будьте средь друзей и средь врагов
Мудры, как змеи, словно голуби – просты

Предаст же брата брат на смерть
И сын предаст отца
К черте войны сойдутся поколения
И только претерпевший до конца
Спасется и вовек не вкусит тленья

Я посылаю вас как агнцев средь волков
В пучину мира, в бездну суеты
Так будьте средь друзей и средь врагов
Мудры как змеи, словно голуби просты

Ну, и так далее... Если ты Евангелие посмотришь, это буквально – переложение по тексту.

Ольга: А я бы хотела, чтобы ты Захарию и Елизавету прочел.

Владимир: Ну, это слишком. Это большая, длинная поэма.

Ольга: Ну, ты хотя бы начало прочитай.

Владимир: Ну, в Евангелие от Луки есть такой эпизод, в котором описывается рождество Иоанна Крестителя. Там был такой Захария, его жена Елизавета, у них не было детей, и вот, случилось такое чудо.

Захария с Елизаветой
Прожили много лет вдвоем
И исполняли Все заветы
И все уставы день за днем

И лишь одно смущало душу
Что было на устах у всех
Покой их жизни не нарушил
Ни детский плачь ни детский смех

И тут случилось это чудо
Начну подробнее отсюда
Пришла Захарии чреда
В один из дней служить пред Богом

Все было так же как всегда
Народу собиралось много

Вот, по обычаю, как в старь
Для воскуренья фимиама
Пошел Захария во храм,
А весь народ стоял вне храма

От фимиама дым клубился
И семисвечник полыхал
А старец яростно молился
И Бог молитву услыхал

Внезапно шум и шелест крыл
И трепет и мороз по коже
Глаза Захария открыл
Пред ним явился ангел Божий

Старик лишившись чувств упал
А ангел так ему сказал

Не бойся верный страж Завета
Господь тебя услышал ныне
Родит тебе Елизавета
Ведь ты молил Его о сыне

Он наречется Иоанном
Не будет пить вина хмельного
И возвестит от века званным
Приход отныне жизни новой

Он будет в духе, будет в силе
Пророка древнего Ильи
И скажет людям о Миссии
Как о спасителе Земли

Смягчит сердца, направит души
И к Богу обратит людей
Исправит образ непослушных
На мудрость верных сыновей

Иметь детей в мои года
Ты не пойми меня превратно
Но это маловероятно
Сказал Захария тогда

Тебе мои известны лета?
Да и стара Елизавета

Но ангел перебил сурово
В сомненьи сказанное слово
Я – Гавриил, сказал он строго
Лицом к лицу я вижу Бога

И с благовестием своим
Я послан Им

Вот знак тебе его завета
Пока не сбудется все это
Что б верил впредь без лишних слов
Ты онемеешь. Будь здоров!

Ну, и так далее... Это прямо, вот, прямой перевод. Встреча с отцом Александром Менем, в принципе, определила всю мою жизнь. Я был его духовным сыном, мы с ним замечательно дружили. Я начал писать песни, начал играть на гитаре по квартирам, ну, такие, квартирники, как бы... И, говорят, что эти песни помогали многим людям обратиться к Богу. Это был, наверное, самый счастливый период в моей жизни. У нас была молитвенная община, мы собирались раз в неделю, устраивали как бы такую Тайную Вечерю, молились вместе, читали Евангелие, размышляли. Одни люди спрашивали, другие отвечали. Ну, чай какой-то, печенье, в общем, это была такая первозданная церковь, первохристианская община. Вот это действительно меня занимало. При этом я был математиком, ходил на работу и делал там какие-то проекты. Моей специальностью было моделирование сложных систем. Но в общем, это было не интересно. А интересно было в общине.

Тем временем, мы закончили пить чай и сам собой образовался небольшой перерыв в нашем интервью. Я полез в карман, чтобы достать носовой платок и из кармана выпал чек на пиццу.

Корр. Дядя Володя, а где у вас мусорное ведро?

Владимир. Вон там. Подожди, а что ты туда кинул?

Корр. Просто чек от пиццы.

Владимир. Ты что! Ну-ка, доставай обратно. Это же бесценный материал для Быт-арта.

Корр. Быт-арта? А что это такое?

Владимир. Ну, смотри, это как дневник. Только вместо того, чтобы писать "приходил Никита, приносил пиццу, мы разговаривали о том-то и о сем-то, я просто наклеиваю этот чек, и все сразу понятно. А кроме этого чека на страничке появляются другие символы, картинки, обертки, все это становится предметом искусства.

Корр. Ух ты! Расскажите подробнее.

Владимир. Ты знаешь, у меня в большой моей украинской семье много художников. И, в общем-то, заниматься искусством, рисовать, это было свойственно моей большой такой семье. И я еще в школе начал потихонечку рисовать. Я помню, мы поехали в Таллин и я там рисовал все их серые стены, развалины, там была Толстая Маргарита башня, Вируские ворота были – две башенки... Там, потрясенный этой красотой я начал рисовать с натуры. Рисовал-рисовал...

А потом в Москву приехал такой художник, Роберт Раушенберг. Да, это было уже в семидесятых годах. Первые глотки свежего воздуха. И вот этот художник занимался как раз Быт-артом. Какие-то банки, склянки, ботинки, велосипедные цепи, колеса, все это на меня произвело такое огромное впечатление. Меня впечатлило, что это – искусство. Эти вот ржавые банки – это, оказывается, искусство, которое выставляется в Третьяковской галерее! И я понял принцип этого вида искусства.

Корр. А какой принцип?

Владимир. Красота композиции.

Корр. А использовать можно только те предметы, которые попались в течение дня?

Владимир. Нет, любые бытовые предметы. Из любых предметов можно сделать красивые композиции.

Корр. То есть, это не аналог дневника?

Владимир. Да, это аналог дневника. Можно сказать Быт-арт пошел от дневника. Вот мой дневничок. Это один из многих томов. Просто однажды, когда я писал дневник, я понял, что вместо того, чтобы написать, что я попил чаю с черным хлебом, достаточно приклеить хлеб и чай на листочек. Но в принципе, Быт-арт имеет и самостоятельное значение, не только дневниковое.

Владимир. Всякие бумажки, всякие этикетки, всякие наклейки... Видишь, вот у меня "хлеб улучшенный" – это же просто чудо! Текстовка такая: хлеб улучшенный. Вот, все эти феномены и различные объявления, этикетки, афиши, я собираю. А вот это таблица Ойкумены. Это мое гениальное изобретение.

Корр. Что это такое?

Владимир. По этой линии располагаются таланты: литература, драматургия, музыка, живопись, наука, философия, религия. А горизонтально – годы. Годы жизни. Это такая таблица Менделеева для культуры. Она уходит в наше время. Вот Стивен Хокинг, мать Тереза, Иоанн Павел II, Далай Лама. Вся культура от древнейших времен до наших дней представлена своими гениями. Как бы так сказать, они как элементы таблицы Менделеева. Вот, Чехов – драматургия 19 века. Он как бы ядро этого элемента. А вокруг него вращаются все остальные драматурги 19 века, которые помельче. Время и таланты, а еще в этот квадратик попадают все композиторы и художники, которые жили с ним вместе. Такая таблица. Она позволяет увидеть: ага, Джек Лондон, а кто с ним был? Стриндберг, Модильяни, Мечников, Розанов. Мы можем увидеть современников. Ведь мы изучаем музыку, историю, живопись отдельно, я даже никогда не представлял, кто был современником Модильяни, а оказывается, например, философ Розанов, и Джек Лондон, ну и так далее. Они все влияли друг на друга. Мы изучаем историю разорванными пластами, а эта таблица собирает всю историю вместе. А так получается более системная картина.

Этот набор великих ойкуменов я оформляю в виде календаря. Такие святцы культуры. Каждый день посвящен определенному ойкумену.

Это все называется геном культуры. Представь себе, что мы улетаем от Земли на огромном ковчеге и уносим с собой земную культуру. Если люди улетят без этого генома культуры, то страшно представить, как они будут эволюционировать, что с ними случится. И поскольку космических ковчегов будет очень много, они будут разлетаться как споры, то когда через много сотен лет какие-нибудь два ковчега встретятся, они могут не узнать друг друга. Вот для этого и нужен геном культуры. Это большая цивилизационная задача.

Корр. Это у вас такая медитация?

Владимир. Медитация, точно. Я ее так не называю, потому, что это рисунок. Но, вообще-то, в последнее время я их стал называть изо-молитвы. Это приношение Богу, благодарность за этот день.

Иногда получается некрасиво и я очень, ну как сказать... мучаюсь. Рисую, рисую, чтобы достичь какой-то красоты и гармонии. Если у меня получилась картина, значит у меня адекватное психологическое состояние и можно жить дальше. Если не получилась – нужно рисовать еще.

Владимир. Я не профессиональный поэт или художник. Мне не нужно писать стихи каждый день и относить их в редакцию. Так же и картинами я не хочу зарабатывать. Когда мне предлагают сделать выставку, я говорю, что я столько удовольствия получаю от самого процесса рисования, что мне уже никакая выставка, никакая слава не нужна.

Я запечатлеваю наше время. Наш какой-то быт. А здесь вот, на этом рисунке – молитва. Тут написано: Господь, благослови Олечку любимую. Эта молитва посвящена Олечке. Это, главное, наверное. Всю жизнь я достигал научных вершин, а интересует меня вот это. Гармония.