Корр. Расскажите кратко свою биографию, начиная с детства.
Владимир. Ну, родился я в Москве. На улице 3-я Мещанская, это были задворки трех вокзалов. Мы жили в доме прямо над метро Проспект Мира. Там были такие огромные балконы, по которым можно было на велике кататься. Я однажды катался-катался и опрокинул бидон с молоком. И молоко потекло прямо на улицу. А был Первомай какой-то, или 9 мая, и по улице ходили всякие военные в парадной форме. И вдруг сверху на них полилось молоко. И пришел милиционер. Говорит: что это тут у вас, какая-то диверсия? Вы что против советской власти? А был это 50-й год или 53-й... 52-й, наверное, еще Сталин был жив. Ну... Отец говорит: это он похулиганил, я его уже выпорол. А я потом спрашиваю его: пап, зачем ты обманул милиционера, сказал, что меня выпорол, а ты меня не выпорол? Он говорит: так было нужно сказать, иначе было бы нам всем плохо. Так я впервые понял, что есть ложь во спасение.
Там же я пошел в школу... Потом мы переехали, я перешел в знаменитую 2-ю школу...
Корр. В школе хорошо учились?
Владимир. Учился я плохо. Как я говорю, у меня по русскому языку была твердая двойка. Потому уже в старших классах, чтобы меня спасти, учитель литературы Исаак Семенович Збарский разрешал мне писать сочинения в стихах.
Корр. В стихах у вас получалось лучше из-за математических способностей?
Владимир. Нет, короче просто. Мало слов и авторские запятые. Он меня просто спас. И я помню даже одно стихотворение:
И Лука лукавый старец задает загадку мне
Почему средь нас остались некоторые из "На дне"?
Корр. Но вы все-таки больше увлекались математикой, чем литературой?
Владимир. Школа была математическая, там давали все на высшем уровне и это все осталось, но сказать, что я любил математику – нельзя. В этой школе был замечательный директор. Он позвал самого лучшего в Москве литератора и сказал ему: всеми силами отвлекайте их от математики, кого вы не сможете отвлечь, те станут хорошими учеными. Но меня он отвлек от математики.
Корр. Но вы же стали ученым, доктором наук, в НИИ работали...
Владимир. Да, я защитил кандидатскую диссертацию, докторскую диссертацию. После этого год просидел в кресле на даче под соснами, пытаясь очухаться от всей этой науки. А потом...
Ольга, жена Владимира подсказывает:
Ольга: А потом у нас в стране случился коллапс. Распад Советского Союза. Володин институт как бы вообще исчез с лица земли.
Владимир. Да, это был такой придворный институт при министерстве вычислительной техники. Я был директором Московского Городского Центра Информатики.
Корр. Вы там, наверное, разрабатывали искусственный интеллект или что-нибудь такое супер интересное?
Владимир. Нет, тогда ничего этого не было. Ты понимаешь, это все настолько было от меня далеко и чуждо. Я увлекался религией, я увлекался бардовскими песнями. Математика – это была работа, а жизнь была после работы. Я очень сильно погрузился в религию. Писал религиозные песни, переводил Евангелие стихами.
Ольга. А прочитай какой-нибудь фрагмент из Евангелие.
Владимир.
Я посылаю вас, как агнцев средь волков
В пучину мира, в бездну суеты
Так будьте средь друзей и средь врагов
Мудры, как змеи, словно голуби – просты
Предаст же брата брат на смерть
И сын предаст отца
К черте войны сойдутся поколения
И только претерпевший до конца
Спасется и вовек не вкусит тленья
Я посылаю вас как агнцев средь волков
В пучину мира, в бездну суеты
Так будьте средь друзей и средь врагов
Мудры как змеи, словно голуби просты
Ну, и так далее... Если ты Евангелие посмотришь, это буквально – переложение по тексту.
Ольга: А я бы хотела, чтобы ты Захарию и Елизавету прочел.
Владимир: Ну, это слишком. Это большая, длинная поэма.
Ольга: Ну, ты хотя бы начало прочитай.
Владимир: Ну, в Евангелие от Луки есть такой эпизод, в котором описывается рождество Иоанна Крестителя. Там был такой Захария, его жена Елизавета, у них не было детей, и вот, случилось такое чудо.
Захария с Елизаветой
Прожили много лет вдвоем
И исполняли Все заветы
И все уставы день за днем
И лишь одно смущало душу
Что было на устах у всех
Покой их жизни не нарушил
Ни детский плачь ни детский смех
И тут случилось это чудо
Начну подробнее отсюда
Пришла Захарии чреда
В один из дней служить пред Богом
Все было так же как всегда
Народу собиралось много
Вот, по обычаю, как в старь
Для воскуренья фимиама
Пошел Захария во храм,
А весь народ стоял вне храма
От фимиама дым клубился
И семисвечник полыхал
А старец яростно молился
И Бог молитву услыхал
Внезапно шум и шелест крыл
И трепет и мороз по коже
Глаза Захария открыл
Пред ним явился ангел Божий
Старик лишившись чувств упал
А ангел так ему сказал
Не бойся верный страж Завета
Господь тебя услышал ныне
Родит тебе Елизавета
Ведь ты молил Его о сыне
Он наречется Иоанном
Не будет пить вина хмельного
И возвестит от века званным
Приход отныне жизни новой
Он будет в духе, будет в силе
Пророка древнего Ильи
И скажет людям о Миссии
Как о спасителе Земли
Смягчит сердца, направит души
И к Богу обратит людей
Исправит образ непослушных
На мудрость верных сыновей
Иметь детей в мои года
Ты не пойми меня превратно
Но это маловероятно
Сказал Захария тогда
Тебе мои известны лета?
Да и стара Елизавета
Но ангел перебил сурово
В сомненьи сказанное слово
Я – Гавриил, сказал он строго
Лицом к лицу я вижу Бога
И с благовестием своим
Я послан Им
Вот знак тебе его завета
Пока не сбудется все это
Что б верил впредь без лишних слов
Ты онемеешь. Будь здоров!
Ну, и так далее... Это прямо, вот, прямой перевод. Встреча с отцом Александром Менем, в принципе, определила всю мою жизнь. Я был его духовным сыном, мы с ним замечательно дружили. Я начал писать песни, начал играть на гитаре по квартирам, ну, такие, квартирники, как бы... И, говорят, что эти песни помогали многим людям обратиться к Богу. Это был, наверное, самый счастливый период в моей жизни. У нас была молитвенная община, мы собирались раз в неделю, устраивали как бы такую Тайную Вечерю, молились вместе, читали Евангелие, размышляли. Одни люди спрашивали, другие отвечали. Ну, чай какой-то, печенье, в общем, это была такая первозданная церковь, первохристианская община. Вот это действительно меня занимало. При этом я был математиком, ходил на работу и делал там какие-то проекты. Моей специальностью было моделирование сложных систем. Но в общем, это было не интересно. А интересно было в общине.
Тем временем, мы закончили пить чай и сам собой образовался небольшой перерыв в нашем интервью. Я полез в карман, чтобы достать носовой платок и из кармана выпал чек на пиццу.
Корр. Дядя Володя, а где у вас мусорное ведро?
Владимир. Вон там. Подожди, а что ты туда кинул?
Корр. Просто чек от пиццы.
Владимир. Ты что! Ну-ка, доставай обратно. Это же бесценный материал для Быт-арта.
Корр. Быт-арта? А что это такое?
Владимир. Ну, смотри, это как дневник. Только вместо того, чтобы писать "приходил Никита, приносил пиццу, мы разговаривали о том-то и о сем-то, я просто наклеиваю этот чек, и все сразу понятно. А кроме этого чека на страничке появляются другие символы, картинки, обертки, все это становится предметом искусства.
Корр. Ух ты! Расскажите подробнее.
Владимир. Ты знаешь, у меня в большой моей украинской семье много художников. И, в общем-то, заниматься искусством, рисовать, это было свойственно моей большой такой семье. И я еще в школе начал потихонечку рисовать. Я помню, мы поехали в Таллин и я там рисовал все их серые стены, развалины, там была Толстая Маргарита башня, Вируские ворота были – две башенки... Там, потрясенный этой красотой я начал рисовать с натуры. Рисовал-рисовал...
А потом в Москву приехал такой художник, Роберт Раушенберг. Да, это было уже в семидесятых годах. Первые глотки свежего воздуха. И вот этот художник занимался как раз Быт-артом. Какие-то банки, склянки, ботинки, велосипедные цепи, колеса, все это на меня произвело такое огромное впечатление. Меня впечатлило, что это – искусство. Эти вот ржавые банки – это, оказывается, искусство, которое выставляется в Третьяковской галерее! И я понял принцип этого вида искусства.